Рассуждение на тему:дары волхвов-критерии смысла и пользы

К привезенной с Афона святыне успело приложиться свыше миллиона человек. Должен признаться, что я не вхожу в это число. Каковы причины? Во-первых, я искренне не понимаю этого ажиотажа: ведь в каждом храме если и не каждый день, то уж во всяком случае по праздникам и воскресеньям мы можем сподобиться святыни из святынь – Тела и Крови нашего Спасителя, можем соединиться с Cамим Богом. А во-вторых… А во-вторых – во-первых, как поется в старой песенке.

Мне не хотелось сейчас бы обсуждать подлинность даров (лично мне она представляется сомнительной; во всяком случае, ничто не обязывает меня как христианина верить в их подлинность). И мне не кажется первостепенно важным вдаваться сейчас в богословские тонкости относительно того, какие именно предметы и при каких условиях могут стать объектом почитания со стороны православных христиан.

У меня, по большому счету, лишь один вопрос: среди тех сотен тысяч людей, которые выстаивали многочасовую очередь в Москве, Санкт-Петербурге, Минске, Киеве – каков среди них процент тех, кто причащается хотя бы раз в месяц? Если их существенно больше половины, то принесение даров восточных царей в наши города – явление, совершающееся внутри Церкви. Это значит, что приложиться к содержимому ящичка, привезенного со Святой горы, пришли христиане. Им, по разным причинам, это нужно – так же, как нам (в том числе мне) нужна, к примеру, крещенская вода. И вот тут как раз будут уместными рассуждения о том, чему же именно мы кланяемся и на каком основании.

Но если бы социологические опросы показали, что большинство пришедших поклониться афонской святыне в храм заходят лишь изредка, а когда они исповедовались и причащались в последний раз – трудно и вспомнить, тогда нам придется констатировать, что мы имеем дело с магическим сознанием, и что всё это масштабное мероприятие, по сути дела, не имеет отношения к Церкви Христовой.

Религия и магия отличаются друг от друга допущением или, соответственно, недопущением свободы. Религия (в том числе христианство) признает свободу воли как за Богом, так и за человеком. Магия предполагает, что правильным образом проделанные манипуляции с особыми предметами, сопровождаемые произнесением определенных слов, способны влиять на окружающий нас мир, в том числе на людей.

Если человек молится словами молитвы, данной нам Спасителем, и искренне просит: «Да будет воля Твоя!» – это религиозный человек. Если же кто-то читает «Отче наш» сорок раз, а потом едет подавать записки в семь монастырей, полагая, что сами по себе эти действия принудят Бога исполнить просимое, – это язычник.

Если люди выстаивают очередь, чтобы приложиться к дарам волхвов, а потом идут в храм, молятся, исповедуются, причащаются и, что еще важнее, творят дела любви – это христиане. Если же человеку не нужен Христос, если он Его не знает, не ищет, а хочет лишь исполнения своих желаний (пусть даже самых невинных и естественных: успокоения, утешения, ободрения) – то это не что иное как магия. В лучшем случае – психотерапия. И вряд ли Церкви это стоит одобрять и поддерживать.

Магия во все времена обладала немалой соблазнительностью притягательностью. Но в христианстве (а лучше сказать – в Церкви) нет места магии. А то, что люди, которые когда-то без должной подготовки приняли крещение, так и не стали христианами, – в этом наша вина: воцерковленных мирян, пресвитеров, епископов. Все мы должны проповедовать своему собственному народу не некие традиционные духовные ценности, не привычный нам церковно-национальный быт и, уж конечно, не самих себя – нет, мы должны проповедовать одного лишь Христа, должны искать и помогать другим в поисках Царства Небесного.

И тогда всё остальное – крещенская вода, иконы, мощи, дары волхов – приложится к главному.

Людоговский Феодор, свящ.