ХРИСТИАНСКОЕ ПОНИМАНИЕ СМЕРТИ

Почему реальность Воскресения Христа занимает так мало места в жизни христиан сегодня? Размышляет отец Александр Шмеман.

«Страдавшего, погребенного и воскресшего…» После креста, после сошествия в смерть воскресение из мертвых — это основное, главное, решающее утверждение Символа веры, утверждение из самой сердцевины христианства. Действительно, «если Христос не воскрес… тщетна и вера ваша» (см. 1 Кор. 15:14). Эти слова апостола Павла остаются для христианства основоположными и по сей день. Христианство — это вера, прежде всего, превыше всего, в то, что Христос не остался во гробе, что из смерти воссияла жизнь и что в воскресении Христа из мертвых абсолютный, всеобъемлющий, не терпящий исключения закон умирания и смерти был как бы изнутри взорван и преодолен.

Воскресение Христа составляет, повторяю, само сердце христианской веры, христианского благовестия. И, однако, как это ни звучит странно, в реальной жизни христианства и христиан в наши дни вера эта занимает мало места. Она как бы затуманена, и современный христианин, сам того не ведая, не то что не принимает ее, а как-то ее обходит, ею не живет, как жили ею первые христиане. Если он ходит в церковь, он, конечно, слышит всегда раздающиеся в христианском богослужении ликующие утверждения: «смертью смерть поправ», «поглощена смерть победой», «жизнь царствует» и «мертвый не един во гробе». Но спросите его, что он действительно думает о смерти, и часто (увы, слишком часто) вы услышите некое расплывчатое, еще и до христианства существовавшее утверждение о бессмертии души и ее жизни в некоем загробном мире. И это еще в лучшем случае. В худшем же — просто растерянность, незнание: «Я, знаете ли, как-то никогда по-настоящему в это не вдумывался».

Между тем вдумываться в «это» абсолютно необходимо, ибо с верой или неверием не просто в «бессмертие души», а именно в воскресение Христово и в наше общее воскресение в конце времен, как говорится, «стоит и падает» все христианство. Если Христос не воскрес, то тогда Евангелие есть обман самый страшный из всех обманов. Если Христос воскрес, то тогда не только радикально меняются, а попросту отпадают все наши дохристианские представления и верования в «бессмертие души», тогда весь вопрос о смерти предстает в совершенно ином свете. В том-то и все дело, что воскресение, прежде всего, предполагает отношение к смерти и понимание смерти, глубочайшим образом отличное от обычных религиозных представлений о ней, понимание в каком-то смысле попросту обратное этим представлениям.

Надо прямо сказать, что классическое верование в бессмертие души исключает веру в воскресение, ибо воскресение — и тут корень всего — включает в себя не только душу, но и тело. Простое чтение Евангелия не оставляет в этом никакого сомнения. Увидев воскресшего Христа, апостолы, по рассказу Евангелия, подумали, что видят призрак, привидение, и первым делом воскресшего Христа было дать им ощутить реальность Своего тела. Он берет пищу и ест перед ними; сомневающемуся Фоме он приказывает прикоснуться к Своему телу, пальцами удостовериться в воскресении. И когда апостолы уверовали, именно провозглашение воскресения, его реальности, его, так сказать, «телесности» и становится главным содержанием, силой и радостью их проповеди, а главным таинством Церкви становится причастие хлебу и вину как Телу и Крови воскресшего Господа, и в этом акте, как говорит апостол Павел, «смерть Господню возвещая, воскресение Его исповедуют»¹.

Обращающиеся в христианство обращаются не к каким-то идеям и принципам, а принимают эту веру в воскресение, этот опыт, это знание воскресшего Учителя; они принимают веру во всеобщее воскресение, а это значит — в преодоление, разрушение, уничтожение смерти как последнюю цель мира. «Последний враг истребится — смерть!» — в некоем духовном восторге восклицает апостол Павел (1 Кор. 15:26) . И каждую пасхальную ночь мы провозглашаем: «Где твое, смерте, жало, где твоя, аде, победа? Воскрес Христос, и мертвый ни един во гробе, воскрес Христос, и жизнь царствует!» Таким образом, принятие или непринятие Христа и христианства есть, по существу, принятие или непринятие веры в Его воскресение, а это значит, говоря языком религиозных представлений, — веры в воссоединение в Нем души и тела, разделение, распад которых и есть смерть.

Речь тут идет не об отвергающих воскресение Христа по той причине, что они отвергают само существование Бога, то есть не об убежденных (или думающих, что они — убежденные) атеистах-безбожниках. Спор идет в другой области. Гораздо важнее то странное «затуманивание» веры в воскресение, о котором я только что упоминал, среди самих верующих, самих христиан, странным образом сочетающих празднование Пасхи с фактическим, зачастую, может быть, подсознательным, отвержением воскресения Христова. В историческом христианстве произошел как бы возврат к дохристианскому пониманию смерти, которое состоит, в первую очередь, в признании смерти «законом природы», то есть присущим самой природе явлением, с которым по этой причине, и сколь страшной ни была бы смерть, нужно «примириться», которое нужно принять. Действительно, все нехристианские, все естественные религии, все философии, в сущности, только тем и заняты, что «примиряют» нас со смертью и стараются показать нам начало бессмертной жизни, бессмертной души в каком-то ином, «загробном» мире. Платон, например, а затем и бесчисленные его последователи учат, что смерть есть желанное освобождение души от тела, и в таком случае вера в воскресение тела становится не только ненужной, но и непонятной и даже ложной, неверной. Для того, чтобы ощутить весь смысл христианской веры в воскресение, нам нужно начать не с него, а с христианского понимания тела и смерти, ибо именно тут корень недоразумения даже внутри христианства.

Религиозное сознание воспринимает воскресение Христово прежде всего какчудо, каковым, конечно, оно и является. Но для бытового религиозного сознания чудо это даже больше: чудо всех чудес остается, так сказать, «единичным», относящимся только ко Христу. А поскольку Христа мы признаем Богом, чудо это в каком-то смысле перестает даже быть чудом: Бог всесилен, Бог есть Бог, Богу все возможно! Что бы ни означала смерть Христова, Его Божественная сила и власть не дали Ему остаться во гробе. В том-то, однако, и дело, что все это составляет только половину изначального христианского восприятия воскресения Христова. Радость раннего христианства, живущая и доныне в Церкви, в ее богослужениях, в ее песнопениях и молитвах, особенно же в ни с чем не сравнимом празднике Пасхи, не отделяет воскресения Христова от «общего воскресения», как бы начатого и начавшегося в воскресении Христовом.

Уже празднуя, за неделю до Пасхи, воскрешение Христом умершего друга Его Лазаря, Церковь торжественно, радостно утверждает, что это чудо есть «общего воскресения удостоверение». Но вот в сознании верующих две эти неразделимые половины веры — вера в воскресение Христа и вера в начатое Им «общее воскресение» — как бы разъединились. Осталась нетронутой вера в восстание Христа из мертвых, воскресение Его в теле, к которому Он призывает прикоснуться сомневающегося Фому: «Подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим» (Ин. 20:27).

Что же касается нашей, человеческой последней участи и судьбы после смерти, того, что стали называть «загробным миром», то эта судьба и участь понемногу перестали восприниматься в свете воскресения Христа и по отношению к нему. Про Христа мы утверждаем, что Он воскрес, про самих же себя говорим, что верим в бессмертие души, в которое задолго до Христа верили и греки и евреи и до сих пор верят все без исключения религии и для веры в которое воскресение Христа, как это ни звучит странно, даже не нужно.

В чем причина этого странного раздвоения? Причина эта — в нашем пониманиисмерти или, лучше сказать, в совсем ином понимании смерти как отделения души от тела.

Вся дохристианская и внехристианская «религиозность» призывает это отделение души от тела считать не только, так сказать, «естественным», но и положительным, видеть в нем освобождение души от тела, мешающего ей быть духовной, небесной, чистой и блаженной. Поскольку в опыте человеческом зло, болезни, страдания, страсти — от тела, то смыслом и целью религии и религиозной жизни естественно становится освобождение души от этой «темницы», освобождение, достигающее полноты своей именно в смерти. Но вот нужно со всей силой подчеркнуть, что это понимание смерти — не христианское, более того — с христианством несовместимое, ему открыто противоречащее. Христианство провозглашает, утверждает и учит, что это отделение души от тела, называемое смертью, есть зло. Это то, чего Бог несотворил; это то, что вошло в мир и покорило его себе, но против Бога, в нарушение Его замысла, Его воли о мире, о человеке и о жизни; это то, что Христос пришел разрушить. Но опять-таки, чтобы не столько понять, сколько ощутить, почувствовать это христианское восприятие смерти, нужно сначала хотя бы несколько слов сказать об этом Божием замысле, поскольку он открыт нам в Священном Писании и в полноте своей явлен во Христе — в Его учении, в Его смерти, в Его воскресении.

Кратко и упрощенно замысел этот можно очертить так: Бог создал человека из души и тела, то есть одновременно духовным и материальным, и именно это соединение духа, души и тела и называется в Библии и Евангелии человеком. Человек, каким создал его Бог, — это одушевленное тело и воплощенный дух, и потому всякое разделение их, и не только последнее — в смерти, но и до смерти, всякое нарушение их единства, — есть зло, есть духовная катастрофа. Отсюда и наша вера в спасение мира воплощением Бога, то есть опять-таки, в первую очередь, принятием Им плоти, тела, и не призрачного, не «как будто тела», а тела в полном смысле этого слова: нуждающегося в пище, устающего, страдающего. Таким образом, в смертном разделении души и тела кончается то, что в Писании называется жизнью, то, что и состоит, в первую очередь, в одушевлении духом человеческого тела и в воплощении духа. Нет, в смерти не исчезает человек, ибо не дано твари уничтожить то, что призвал из небытия в бытие Бог. Но он, человек, погружается в смерть, в тьму безжизненности и бессилия, он, как говорит апостол Павел, предается распаду и тлению.

Здесь я хочу еще раз повторить и подчеркнуть: не для этого разделения, умирания, распада и тления создал Бог мир. И потому христианское Евангелие провозглашает, что «последний враг истребится — смерть. Воскресение есть воссоздание мира в его первозданной красоте и целостности, это полное одухотворение материи и полное воплощение духа в создании Божием. Мир дан человеку как его жизнь, и потому, по нашему христианскому, православному учению, Бог не уничтожит его, а преобразит в «новое небо и новую землю» (Откр. 21:1), в духовное тело человеку, в храм Божьего присутствия и Божьей славы в творении.

«Последний же враг истребится — смерть…» И это разрушение, это истребление смерти началось тогда, когда Сын Божий вольно, из бессмертной любви к нам, Сам снизошел в смерть и ее тьму, ее отчаяние и ужас наполнил Своим светом и Своей любовью. Вот почему на Пасху мы поем не только: «Христос воскресе из мертвых…», но и: «…смертию смерть поправ».

Воскрес из мертвых Он один, но разрушил Он нашу смерть, разрушил ее владычество, ее безнадежность, ее окончательность. Не нирвану, не какое-то тусклое загробное житие обещает нам Христос, а восстание жизни, новое небо и новую землю, радость всеобщего воскресения. «Восстанут мертвые и сущие во гробах возрадуются…» Христос воскрес — и жизнь жительствует, жизнь живет… Вот смысл, вот бесконечная радость этого действительно главного, сердцевинного утверждения Символа веры: «…и воскресший в третий день по Писаниям». По Писаниям — то есть в согласии с тем знанием жизни, с тем замыслом о мире и человеке, о душе и теле, о духе и материи, о жизни и смерти, которое открыто нам в Священном Писании. Тут вся вера, вся любовь, вся надежда христианства. И вот почему «если Христос не воскрес, — по словам апостола Павла, — то вера ваша тщетна». Протопресвитер Александр Шмеман